ПРОПОВЕДИ:

Мне не всё равно (память св. Геннадия Цареградского)
послушать mp3

Сограждане святым

16.06.10 Слово в день Собора Двенадцати Апостолов (mp3)

16.06.10 Слово в день святых Апостолов Петра и Павла (mp3)

07.06.10 Семьдесят разных проповедей прот. Геннадия в текстовом формате

06.06.10 Слово в день Сибирских святых (проповедь о. Геннадия). mp3. или .rar

04.06.10 Проповедь прот. Геннадия: "Сограждане святым". mp3.или .rar

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО...

О МЕСТЕ И РОЛИ ПРОПОВЕДИ В ПРАВОСЛАВНОМ БОГОСЛУЖЕНИИ

Беседа с кандидатом богословия прот. Геннадием Фастом

- Отец Геннадий, христианская проповедь, как возвещение истины о воплотившемся "нашего ради спасения" Сыне Божием, не может быть ограничена ни местом, ни формой, но сейчас хотелось бы побеседовать с Вами, как с православным священнослужителем, столько лет уже ревностно и плодотворно подвизающимся на этом поприще, именно о месте и роли проповеди в храмовом богослужении.

Все, что происходит в Церкви, есть таинство Божие и есть священное действие, но вот что интересно: сложилось впечатление, как будто бы – есть священник, и он совершает священнодействие, а проповедь – это что-то другое. В то время как, если строго по Новому Завету, только проповедь-то и названа священнодействием. Иногда кажется, что наше богослужение построено так, словно в нем нет места для проповеди. Там есть место стихирам, кафизмам, входам малым и великим, благословениям, самим тайнодействиям и так далее, и свя-щенник вполне может отслужить любую службу, начиная с молебна и до Литургии, ничего не сказав, и при этом и он сам, и народ будут считать, что все сделано, все произошло.

Здесь, я думаю, произошел некий исторический перекос, кото-рый вытеснил проповедь, вытеснил ее из службы. Не случайно многие сегодня все-таки проповедуют, но проповедуют за рамками службы, после отпуста, например. Причем существует даже такое мнение, что во время службы проповедь является чем-то инородным, что она прерывает службу, а вот после службы вроде как можно что-то и людям сказать. Если же брать устав таким, каким он действительно является, – даже если не брать раннехристианское время, когда служение было импровизированным и харизматическим, – то даже наш строгий Типикон везде и всегда предусматривает "слово". Многократно за богослужением по уставу совершается поучение: и на вечерне, и на утрени, и на Литургии. Причем порой предписывается конкретно: "чтется слово Григория Богослова", "чтется слово Ефрема Сирина" и так далее. Это, как правило, не осуществляется. Может быть, в настоящее время, действительно, не совсем оправданно просто читать поучения древних проповедников и подвижников, хотя момент чтения, я считаю, и сегодня должен быть. И при том порядке, в котором служба у нас сегодня совершается в храмах, мне кажется, что наиболее оправданно именно на вечерних богослужениях чтение различного рода поучений, житий и так далее.

Божественная Литургия, конечно же, предполагает живое слово, недаром в ее составе разграничены Литургия оглашенных и Литургия верных. Литургия оглашенных по своей сути и есть проповедь, она так и называется – "оглашение", что значит "огласить словом истины", то есть огласить проповедью, как это и звучит в ектении об оглашенных. Сначала произносятся некоторые молитвы в виде ектений и антифонов; потом совершается малый вход, который фактически является по нынешней практике изнесением в народ Святого Писания – Евангелия; далее читается Апостол и Евангелие; на тему прочитанного произносится поучение-проповедь; наконец, молитва о живых и усопших, об оглашенных – и Литургия оглашенных закончилась. Все очень цельно, емко.

Вторая часть Божественной Литургии, Литургия верных – это уже тайнодействие. "Оглашенные изыдите": к таинству приступают только верные. Поэтому проповедь на "запричастном" абсолютно неуместна, потому что не может быть проповеди между причащением священников и причащением народа. Представьте себе Сионскую горницу, Христа с апостолами, и вдруг там, на Тайной Вечери, между причащением одних и других совершаются какие-то проповеди и поучения. Этого не может быть. Священник неразрывно связан с народом, и причащение – это единое действо Церкви, поэтому на "запричастном" ни концерты уместными не являются, ни проповеди, и поскольку служба построена так, что все-таки некоторая пауза появляется, то конечно, ее лучше всего заполнять тихой спокойной молитвой, приготовительной к причастию. Если выносить проповедь за пределы Литургии, после заамвонной молитвы, или вообще за отпуст, то "за отпуст" – я категорически против, потому что это означает, что проповедь просто выкинули из службы, а быть проповеди после заамвонной молитвы нет никакого смысла по логике службы.

Есть один аргумент, почему произносят проповедь в конце Литургии – исходя из реальности. А реальность у нас такова: на Литургии оглашенных у нас присутствуют только верные, а оглашенные, то есть народ внешний и всякий, выспавшись, появляется на Литургию верных. И действительно, максимальное скопление народа, причем и такого, внешнего народа, который хорошо оглашать проповедью, имеет место к концу службы. И вот тут можно найти этому не литургическое, уставное, а практическое оправдание. Некоторые священники еще говорят, что им гораздо лучше произносить проповедь после того, как они причастились, то есть в состоя-нии максимального духовного облагодатствования. И конечно, этого нельзя запретить, но по смыслу, литургическому смыслу, проповедь все-таки должна быть на Литургии оглашенных.

Проповедь должна быть, конечно же, за каждой службой. Без проповеди служба теряет одну из своих главных составных частей: молитва, слово, тайнодействие. И как не может быть службы без молитвы, без тайнодействия, так и не может быть службы без проповеди. Поэтому, если иерей просто отслужил службу и, ни слова не сказав, ушел и все, то на Новый Завет, на деяния апостолов это не похоже стопроцентно, потому что там все построено на благовестии. Причем благовестие, слово – это ведь духовный хлеб, слово, исходящее из уст Божиих, и проповедуем мы не только внешним, проповедуем мы и своим. А зачем мы вообще читаем Библию, если мы ее уже много раз прочитали? Тут уже другое качество: не узнать что-то новое, – действительно, прихожанин, который десятилетиями ходит в Церковь, редко в проповеди узнает что-то новое, хотя и бывает, – но "напитаться" словом. Отношение к проповеди должно быть, как к духовной пище. И даже если мы уже тысячу раз ели хлеб, то мы его вновь и вновь с удовольствием вкушаем. И ведь никто не считает, сколько раз за сутки мы произносим молитву "Отче наш". Сколько уже раз мы о мытаре и фарисее говорили проповедь, а настанет эта неделя, и вновь будем говорить и слушать.

- Почему в наше время священнослужителя приходится убеждать в необходимости проповедовать во время богослужения?

- Как я уже заметил, проповедь исторически была вытеснена, и в Средние века ее не было практически вообще. Она считалась прерогативой епископов, и редко кто из епископов этой прерогативой пользовался. Священники почти не проповедовали не только из-за неграмотности: было время, когда считалось, что произнести проповедь своими словами является состоянием духовной прелести. Даже в девятнадцатом веке священник, желающий произнести проповедь, должен был ее составить и отдать благочинному на утверждение, и только после этого он ее прочитывал в храме. Такие были времена, и не нам их судить, но если мы рассуждаем о них, то видим, что приходская про-поведь была в забвении, и это послужило основанием для распространения протестантской проповеди. То, чего народ не получал здесь, стал восполнять другим, незаконным, а иногда и еретическим способом. Но, конечно, лучшие пастыри Церкви всегда проповедывали.

Проповедь – это живое слово. В наше время, к сожалению, это далеко не так. И это не в обиду кому-то сказано. Конечно, надо признать, что в последние пятнадцать лет произошел взрыв проповеди в Церкви, ведь еще недавно проповеди в нашей Церкви не было почти вообще. Начиная с события празднования тысячелетия Крещения Руси, когда началась новая эпоха в истории Русской Церкви, проповедовать стали все больше и практически все священники, и сегодня не проповедует разве лишь ленивый. Это явление отрадное. Проповедь стала свободным словом, ведь большинство священников сегодня проповедуют не "по бумажке", не читают проповеди, а произносят и говорят их как умеют. Это надо признать, но сама проповедь еще далеко не такова, какой ей должно быть.

С одной стороны понятно, что, как и прекрасное пение и все остальное, умение произносить слово красноречиво – это тоже особый дар, некая харизма, которой Господь одаряет некоторых, и этим даром, этой особой харизмой владеет, конечно, не всякий. Но сказано же в Писании: "От избытка сердца говорят уста". Неужели пусто сердце, если устам говорить нечего? Неужели священнику нечего сказать людям? Ведь если мне человек небезразличен – друг, сосед, брат, родственник – мне есть с ним о чем поговорить. А бывают люди, с которыми мне говорить не о чем, и мы можем рядом вместе ехать в купе – мне и говорить с ним не хочется, и говорить не о чем. Так неужели же народ, собранный в храме Божием, это люди, с которыми нам говорить не о чем и которым нам сказать нечего? Они что нам – чужие, ненужные, или как? Для пастыря слова апостола более чем буквальны: "Горе мне, если я не проповедую!"

Проповедь для священника должна превратиться в радость. Я знаю, что многие священники тяготятся проповедью, а и понятно, за несколько лет служения любой, даже малоодаренный человек, осваивает Служебник, и, в конце концов, ему уже не надо готовиться к службе, он уже не просматривает ни вечерню, ни утреню, ни Литургию – он идет и служит. А вот с проповедью так не получается. Здесь необходимо напряжение и работа, и многие этим тяготятся. Это неправильно. А как же школьный учитель, тридцать лет отработав в школе, изо дня в день идет туда, и говорит, и готовится к урокам? У учителей это предполагается: не просто он учительствует, проводит урок, но он еще и готовится к урокам. И пастырь должен постоянно готовиться, должен постоянно читать Священное Писание, творения святых отцов, другую литературу, которая помогает ему в произнесении проповеди. Это очень важный момент. Здесь священник реально трудится, а не просто, грубо говоря, как машина, совершает свое служение, и голова у него ни о чем не болит.

- Иными словами, проповедь является отличной возможностью для приложения творческих усилий?

- Конечно, тем более при отсутствии импровизированной молитвы сегодня в храме – некоторые священники совершают такую молитву, но это очень редко и немногие – проповедь почти единственное место в богослужении, где – не "по бумажке", где ты непосредственно, творчески можешь отнестись к священнодействию, и это прекрасная возможность для проявления творческих усилий.

В связи с этим хочу отметить один момент: часто священники говорят очень скучные проповеди. Благообразные, благочестивые, и – никому не нужные. Потому что нет по-настоящему живого слова. Можно обратить внимание даже на то, что священник, проповедуя, говорит не естественным для себя голосом. В привычном для себя общении с близкими он так не разговаривает. Это некий почти речитатив –– ннчем не похожий на живое слово: ни интонацией, ни содержанием, ни словарным запасом, ни стилистикой. Некоторые считают, что вот так и должно быть, вот это – церковное слово. Но это не церковное слово.

- То есть это не обычное для неопытного проповедника нервное волнение перед внимающей ему аудиторией, а некая привычная позиция?

- Да, установка непрописанная и неосознанная большинством. Просто как-то само собой происходит: выходит человек и бесцветным голосом, как правило, без интонаций, произносит: "Братия и сестры! Сегодня святая Церковь поминает того-то и того-то…" – и дальше начинается речь с массой ненужных славянизмов. Другое дело, если ты цитируешь текст: пожалуйста, цитируй хоть еврейский, хоть греческий. Как правило, прихожане после такой проповеди ничего не поняли из всего, что было им сказано. А что греха таить, батюшка сам не знает, что говорил. Если его спросить, что он хотел сказать людям, то он и не знает, что он им хотел сказать. Часто такая проповедь сводится к пересказу евангельского события или к пересказу жития святого, с какими-то общими наставлениями, а реального живого слова, "огонька" при этом не было.

- Что же нужно добавить в проповедь, чтобы она ожила, чтобы пересказ всем известных священных событий и житий становился в устах проповедника свежей духовной пищей?

- Владыка Антоний Сурожский говорил, как он готовится к проповеди. Конечно же, он рассказывал не о себе молодом, а о себе, маститом митрополите. И этот опыт полностью нельзя рекомендовать всем, но кое-что есть в нем очень важное и для всех. Он говорил: "Я стою на горнем месте, диакон читает Евангелие, я слушаю Евангелие, какое-то слово касается моего сердца, я выхожу на амвон и говорю об этом".

Да, это "высший пилотаж" проповедника. Так, особенно молодым священникам, ни в коем случае рекомендовать нельзя. Проповедь готовить надо дома, иначе он начнет "нести" вообще неизвестно что с амвона и получится еще хуже, "горше первого". Но ведь то, о чем говорил владыка Антоний, может и должно произойти необязательно на горнем месте за полминуты до выхода на амвон для проповеди. Дома молишься, открываешь Писание, читаешь текст, и должно что-то загореться. Вот это важно. Поиск темы иногда очень мучителен. Иногда тема не идет. Я знаю иконописца, и она нередко говорит: "У меня икона не идет". Я ей заказываю икону, совершенно классическую икону, допустим, "Живоносный Источник". А она говорит: "У меня икона не идет". За это время она десятки других икон успевает написать. Вот это и есть момент харизмы, который обязательно должен быть и у проповедника. Иногда тема не идет, и человек мучается. Казалось бы, вот он текст – притча о блудном сыне. Проще всего ее пересказать, что-то такое добавить, и все дела. А тема не идет. Нет того слова, вдруг воспламеняющего твое сердце, о котором говорил владыка Антоний. И очень важно, чтобы это произошло. Это надо вымолить у Бога, и я знаю, что человека, который искренно и ответственно к этому относится, Господь не оставляет. У такого человека принято не только читать определенные каноны и акафисты перед службой, а у него есть вот этот процесс подготовки, иногда мучительный, иногда радостный, иногда мгновенный, иногда длительный, чтобы что-то в душе загорелось. А когда уже что-то загорелось, тогда к этой мысли подбираешь какие-то тексты Писания, какие-то тексты из святых отцов, примеры из Патерика или из жизни. Бывает так: допустим, завтра служба такая-то, открываешь какой-нибудь сборничек и читаешь проповедь, и вдруг какое-то предложение тебя коснулось. По себе скажу, я даже не дочитываю эту проповедь, мне это не нужно в данном случае, потому что я читал не для того, чтобы читать книгу, а я искал свое слово. Я его нашел – загорелась вот эта фраза. Причем эта фраза в проповеди, которую я читал, может быть, совершенно побочная, не относящаяся порой к теме. Но как-то неожиданно обмолвился проповедующий, а тебя именно это и коснулось. Причем если это "возгорание" произошло, тогда и в проповеди эта изюминка будет. А если этого огонька в тебе самом не затеплилось, все расскажешь, все правильно скажешь, но все – впустую.

- Создается впечатление, что подготовка к проповеди – это некий креативный процесс, не поддающийся "технологиям" и зави-сящий от случайного озарения, которое нисходит далеко не на каждого. Или все-таки каждый священннослужитель должен трудиться для получения такой благодати?

- Да, каждый должен потрудиться, а дальше – сколько Бог даст. Так ведь и в других вопросах. Скажем, молебен о здравии совершают стопроцентно все священники, но ведь не у всех священников после молебна человек забывает костыли в храме и уходит домой без них. Ты потрудись, а там уж сколько тебе Бог даст. Также и в проповеди. Конечно, никогда мы не станем все Иоаннами Златоустами или Филаретами Московскими, или теми же Антониями Сурожскими. Проповеди последнего просты, но они – живут, звучат в Церкви и распространены по всему миру. Например, проповеди отца Иоанна Кронштадского – это интересно – по тексту очень просты, и ищущий там чего-то оригинального, вряд ли найдет. Видимо, вся сила его проповеди была в духе, с которым он их произносил. Это была его харизма – этот дух. Хотя говорил он совершенно простые, очевидные истины. И если другой слово в слово повторяет эти же самые вещи, но той проповеди нет. Однако потрудиться-то должен каждый, и конечно, особенно молодой священник должен тщательно готовиться. Он должен найти тему, разработать ее – в курсе гомилетики в семинарии все изучают искусство построения проповеди – это все тоже должно быть. Причем, в начале своего проповеднического пути, священник должен очень сильно работать по тем инструкциям, которые он при изучении гомилетики получил. Дальше у него вырабатывается какой-то стиль. Чем старше становится человек, тем больше он забывает всякие семинарские курсы, и у него вырабатывается уже что-то свое. Но начинающему никак нельзя рекомендовать сплошные импровизации и так далее, потому что для него это может стать искушением. Сначала надо поработать именно над "технологиями". А когда человек – может быть немало лет – кропотливо трудился над проповедью, то в какой-то момент он "разговорится". И я знаю таких священников, которые от природы не красноречивы, где-то не очень и учительны, и на первых порах откровенно тяготились проповедью, но не отступились – трудились. И вот, лет через десять, встречаешь этого человека, и откуда что взялось: живое слово, и причем он свободно им владеет, не боится слова. То есть – слово пришло. Но для этого надо было потрудиться.

- Отец Геннадий, чего еще следует избегать в проповеди?

- Конечно, в проповеди надо избегать умствований. Думается, что проповедь не должна быть насыщена ни иностранными словами, ни какими-то учеными оборотами. Ясно, что проповедь всегда ориентирована на аудиторию. Конечно, если это университетская или академическая проповедь, то там могут быть цитаты, скажем, из Владимира Лосского или отца Павла Флоренского. Едва ли будет оправданно, если этим увлечется батюшка на сельском приходе. В целом речь должна быть разговорная, русская, понятная – живая.

- А отчего проповедь, наоборот, выигрывает?

- От примеров из жизни или из житий святых. Проповедь без примера почти всегда мертва. Здесь очень полезны Патерики, где бывают яркие, хорошие примеры, и они обязательно должны быть, потому что без них мы отрываемся от святоотеческой традиции. Но если только они, то мы не вплетены в ткань современной жизни. Поэтому очень важно, чтобы в проповеди приводились примеры из жизни современных нам людей.

Но, повторяю, пример должен быть яркий, и он должен быть всегда в ключе раскрытия темы. Не просто так – что-нибудь рассказать.

В проповеди не должно быть ничего лишнего, как в песне, как в стихотворении. Бывает иногда, что проповедник интересный пример рассказал, интересную мысль высказал, а к теме проповеди этот пример какое отношение имеет? Выходит, что никакого. А зачем ты тогда все это вставил?

Проповедь должна быть цельная. Когда она цельная, емкая, тогда человек воспринимает ее, и он знает, что ему сказали. А когда поговорили – вроде интересно и хорошие вещи – обо всем, тогда все это скоро рассеивается и улетучивается.

- Не секрет, что православное уставное богослужение отличается про-должительностью. Какова, по вашему мнению, может быть продолжительность проповеди в богослужении?

- Это зависит от проповедующего. Я бы сказал, что для ориентировки можно брать десять минут. Рассказывают, что на одном приходе было так принято: девять минут батюшка спокойно проповедует, а на десятой минуте один из церковных послушников из алтаря начинает подтягивать ковровую дорожку, на которой стоит проповедник, знаменуя тем, что пришло время закончить и вернуться в алтарь. Это, конечно, шутка, но хочу заметить, что если человек освоил проповедь, то он может говорить и дольше. Святитель Иоанн Златоуст говорил несколько часов, и народ не расходился. Поэтому, зачем его нужно было ограничивать десятью минутами и тянуть ковер у него из-под ног? Тут следует соизмеряться с конкретными дарованиями или с состоянием вдохновения. Начинающему же достаточно десяти минут, чтобы человек научился четко, не размазывая, выражать свои мысли. А дальше, совершенствуясь, он может произносить и двадцатиминутную проповедь. Вы-ходить же за пределы двадцати минут следует только в особенных случаях.

- Когда вы проповедуете, каким обра-зом согласовываете временное ограничение с логическим окончанием раскрытия темы?

- Когда я начинал про-поведовать, то проповеди я очень тщательно готовил. Фактически я их знал наизусть, и я знал, что завтра у меня проповедь будет девять минут, а не десять, потому что содержание проповеди я неоднократно проговаривал дома, перед службой. Они были отшлифованы, лаконичны, четки. Со временем, когда растет количество обязанностей, все это как-то отходит, но вза-мен приобретается чувство аудитории. Ведь и священник не должен говорить так, что ему все равно, есть ли в храме кто-нибудь или нет. Человек, который овладел словом, чувствует слушателя. Во время проповеди он чувствует, что народ не-множко задремал и надо взбодрить его. Вузовский лектор назвал бы это – "оживляж". Действительно, людей надо оживить – это чувствуешь. Так же и длительность проповеди: чувствуешь сам, что ты ее затянул. Поэтому, кстати, проповедующий должен хорошо подготовить как начало, так и конец речи. Он должен четко и ясно знать, с чего он начнет говорить, и дол-жен продумать, чем он закончит. Очень часто бывает так: человек фактически уже все сказал, а дальше "топчется на месте", никак не может завершить. Через это прошли, наверное, почти все проповедующие. Не можешь закончить, и фактически уже на третий-четвертый раз "проворачиваешь" ту же самую мысль. Поэтому очень важно продумывать эти концов-ки.

Хорошо, когда само начало проповеди незаезженное, какое-то живое, чтобы сразу овладеть слушателем. Напри-мер, выходит батюшка и говорит: "Мне одна бабушка сказала…" "О! - все сразу навострили уши, – что это ему бабушка сказала?" А если просто сказать, что "сегодня мы читаем послание святого апостола Павла к римлянам, главу такую-то, стих такой-то", то естественно, что это не оживляет, а наоборот, сразу сбивает уровень внимания слушателя, которым потом уже трудно овладеть.

Когда проповедник достигает какой-то меры мастерства, течение проповеди изменяется по ситуации. Во время проповеди кто-то зашел в храм, и ты чувствуешь, что этому человеку что-то надо сказать еще. Бывает и такое: ты уже что-то сказал, зашел человек – "эх, а вот ему-то это было бы хорошо услышать" – и тогда, может быть, жертвуя некоей композиционной четкостью, повторяешь для этого человека, но не просто повторяешь, а, стараясь обойтись без нелепостей. Бывает, что готовишь одно, а выходишь и говоришь совсем другое. Сама ситуация может менять стиль и даже содержание храмовой проповеди.

- Для того самого церковного послушника, для того, кто любит богослужение и готовится к поприщу священнослужения, что может стать той искоркой, вдохновляющим моментом или впечатлением, от которого вспыхнет и будет впоследствии поддерживаться огонь проповеднической дея-тельности?

- Конечно, в первую очередь – пример других проповедников. Помню, как лет семи-восьми я приходил на богослужение, и сильнейшее впечатление на меня производила проповедь. Я помнил все: как проповедующий выходит, как он смотрит, как он стоит, как он говорит, и я уже целую неделю жил в ожидании следующей проповеди. И я имел счастье слушать одаренных проповедников, это, конечно, вдохновляло. Именно пример живой проповеди зажигает. "В начале было Слово", а не что иное.

Конечно, есть люди, для которых, может быть, образ важнее, для которых музыка важнее, но все-таки "вера от слышания, а слышание от слова Божьего", как говорит святой апостол Павел. Поэтому, когда вера наша не от слышания слова Божьего, а только от икон, от пения, от молитв, то в ней явно чего-то не хватает. Все-таки "в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… и Слово стало плотью", и этот момент слова очень важен. Когда он отсутствует, тогда наша вера, сохраняя все православные догматы, может в значительной степени переходить в область мифологии, магизма, обрядоверия и так далее.

- Кроме живого примера проповедника вы, кажется, затронули еще один вдохновляющий на проповедничество момент, это впечатление от Слова Божьего, от Священного Писания?

- В десять лет я в первый раз держал в руках Новый Завет. Я убегал от ребят, прятался за сараями во дворе и читал, и вот это впечатление – где-то глав по восемь в день выходило – было одним из самых сильных впечатлений детства. Фактически с тех пор и по сей день, именно Библия воспламеняет сердце и вера воспринимается мною, прежде всего, через Священное Писание, через Слово.

- Кого из проповедников последнего времени вы бы особенно отметили?

- Из тех, кто издан – архимандрит Тихон из Троице-Сергиевой Лавры, сборник его проповедей шестидесятых годов прошлого века очень впечатлил меня. Проповеди архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) очень хорошие; проповеди отца Дмитрия Дудко; и конечно же, проповеди митрополита Антония Сурожского – великолепного проповедника нашего времени. Замечательный проповедник – митрополит Николай (Ярушевич). Из ныне здравствующих есть немало ярких талантливых проповедников, не знаю, насколько оправданно было бы сейчас произносить их име-на.

- А в чем оригинальность проповедей митрополита Антония Сурожского?

- Они живые. Владыка Антоний не оригинальничает. Там присутствует скорее не оригинальность, а свежесть мысли, которая трогает сердце. После этого хочется верить, молиться, плакать, радоваться и следовать за Христом.

- Что можно сказать о будущем христианской проповеди в масштабах исторических и над-исторических?

- Исторически христианская проповедь будет "до скончания века". "Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века", – сказал Господь. Значит, как христианское крещение, так и проповедь будет до кончины века.

Что же касается "дня осмаго", сказать можно лишь так: "Что око не видело, и ухо не слышало, и на сердце не приходило, то Господь приготовил". Останется, я думаю, то, что "не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих". А каким образом из уст Божиих будет исходить слово и доходить до нашего сердца, об этом мы не имеем возможности рассуждать, потому что о том и в Писании ничего не говорится, и у святых отцов я тоже ничего не встречал. Но питание словом, конечно, сохранится, потому что мы верим в вечность Святой Троицы, в то, что Сын Божий есть Слово Божие. Это же никогда не исчезнет. Значит, это будет. Формы? Вот даже в Ветхом Завете – я не случайно начал с Нового Завета, а не с Ветхого – там действительно роль слова была, мне кажется, несколько иная. Мы почти не видим священников в качестве проповедников в Ветхом Завете, потому что ветхозаветные священники были жрецами. Пророки – да, и Ветхий Завет показывает нам очень ярких проповедников в лице пророков. Когда пришел Христос, то Он начал проповедывать. Мы не видим ни Авраама, ни Моисея проповедующими, а Ветхий Завет – это вера Авраама и закон Моисея. Тех, на ком зиждется Ветхий Завет, трудно назвать проповедниками. А вот очень легко таковыми назвать пророка Иоанна Крестителя и Господа Иисуса Христа, потому что они начали свое служение именно с проповеди. Так оно и вошло в Церковь, и поэтому служение проповеди присуще самой Церкви, является "хребтом" в теле Церкви.

Все-таки христианский священник – не жрец, и Новый Завет не называет нас "иереями". Слово "иерей" относится либо к ветхозаветным священникам, либо к языческим, то есть к тем, кто приносит жертвы. В Новом Завете слово "иерей" применено только ко Христу, а мы названы епископами, пресвитерами, диаконами, благовестниками, учителями, пастырями. И если обратимся к раннехристианской письменности первого-третьего века, то найдем упоминание о "карфагенском" или "александрийском пресвитере". И только в четвертом веке, когда говорится о священнике, то употребляется слово "иерей", а не "пресвитер"..

Кстати интересно, что в славянской традиции опять наблюдается уход от этого слова. "Иерей" по-славянски "жрец", а жрецами мы называем только языческих жрецов. Мы же названы не жрецами, а славянским словом "священник", подразумевающим служение освящения и означающим, что в новозаветной Церкви, через таинства, через молитву и через слово проповедника происходит освящение человеческой души.

Енисейск, 25 января, 2006 г.

Назад

СОГРАЖДАНЕ СВЯТЫМ (16 ноября 2003 г.)

Апостол Павел говорит нам сегодня в своем послании к Ефесянам: … вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу (Еф. 2, 19). Здесь гово-рится о том великом даре и о том удивительном состоянии, в котором мы можем быть и к которому мы призваны. И для того, чтобы оттенить свою мысль Апостол сначала говорит кем мы уже не являемся. «ВЫ уже не чужие и не пришельцы». Ну, действительно, есть чужие и пришельцы – они везде есть. Пришел но-вичок в класс – дети уже все привыкли друг ко другу, не один год учатся, а этот – новичок. Он чужой, он пришелец. На него взгляды, к нему внимание, и он сам весь перепуган, сидит. Видно, как он робеет на пе-ременах, видно, что он здесь еще не свой.

Разве не также бывает у нас в храме? Вот зашел к нам пришелец. Он не знает ни - как помолиться, ни – как повернуться. Ни – как перекреститься, ни – куда по-дойти, ничего. Сразу видно – это не свой, но это – внешне. Однако ведь это бывает и внутренне.

Пришелец и чужой. Вот и у нас, у людей такое бывает. Вот пришел человек, а он нам – чужой, он нам не близок, он нам потому и не дорог. Уж какой там родной, нет! Не принимается что-то. А может быть, наоборот. Он пришёл, и мы ему не близки, мы ему не дороги, всё ему здесь чужое, не свое, он чувствует, что не в свою тарелку попал. И вот также многие к Богу. Многие люди для Бога пришельцы и чужие. З десь всё не свое, здесь всё не родное. Открывает Библию, пришёл на службу – не это. Молитва? Нет, не для меня. Заповеди Божии? Ну нет, так я жить не собираюсь. Так мне жить как-то не свойственно, не близко, не моё. И вот Господь говорит: А вы уже не пришельцы и не чужие, вы – свои Богу и сограждане святым. Потрясающе! Свои Богу. Мы иногда говорим про кого-то: ну, это свой, это свои. На день рождения мы приглашаем своих, и в тяжелых обстоятельствах к нам тоже приходят свои.

Люди делятся на три группы. Одни – это те, кому Бог не нужен, другие – это те, кому Бог нужен, а третьи – это те, кто нужен Богу. Те, кому Бог не нужен, ну это – пришельцы и чужие, чужие для веры, чужие для Бога, чужие для Церкви, чужие для Царствия Божия. Другие – это те, кому Бог нужен. Это намного лучше. Это те, кто знает, что без Бога не до порога. Этим людям Бог нужен. Но это ещё далеко не то, что может быть. А есть ещё третья группа. Это те, кто нужен Богу. Как? И такие бывают? Понятно, что те, кому нужен Бог.. а те, кто нужен Богу? И вот, Апостол говорит: ВЫ уже свои Богу. То есть вы те, кто нужен Богу.

Как стать нужным Богу? Один старец сказал молодому человеку только-только ещё вступившему на путь служения: Ты сделай Божье дело своим, тогда Бог сделает твое дело Своим. Вот если Божье тебе будет свое, тогда твое будет своё Богу. Если Бог тебе будет Свой, тогда ты будешь Богу свой. А Христос разве не подобное говорил: Я уже не называю вас рабами, но называю вас друзьями. И когда Христос в Гефсиманском саду молился Богу, то от Его уст неоднократно восходили к небу слова: те, которых Ты дал Мне. Не о всем мире молюсь, но о тех, которых Ты дал Мне. Это Он к Отцу Небесному так обращался. То есть, были те, кто был дан Иисусу, у Него были свои, у Него были не пришельцы и чужие, свои, свои Богу. Разве может быть что-то лучше? Разве не хочется нам иногда быть своим ну вот кому-то кого мы чтим, любим, может быть иногда даже боимся к нему подойти, боимся с ним и заговорить? Даже не дерзаем и думать стать своим этому человеку. А в глубине души хочется. И может быть мы тоже даже не решаемся думать, что мы станем свои Богу. А в глубине души именно этого хочется.

Авраам назван другом Божьим. Что за поразительное наименование! Друг Божий… И когда Господь хотел наказать Содом и Гоморру и послал вестников Своих Аврааму. И Господь говорит Аврааму: Могу ли Я поразить эти города, не сказав об этом Аврааму. Мы с вами делаем, что хотим, а вот кому мы об этом скажем это наша воля. Человеку чужому, пришельцу, я не буду говорить, что намерен делать. подчиненному я тоже не буду говорить. А есть свои, которым по должностной инструкции я вовсе не обязан докладывать свои дела. Но это – свой человек, и какие-то складываются такие взаимоотношения – сам удивляюсь – почему я не могу что-то сделать, не сказав об этом сначала ему. Я что, разве не вправе? – в праве. И Бог говорит: Как Я что-то сделаю, не сказав сначала об этом Аврааму. Бог, что, обязан отчитываться этому пастуху. Он не может этого сделать, не сказав об этом. Почему? Потому что он – друг, свой. Авраам назван своим Богу.

Сколько удивительных есть примеров. Вот Моисей, избранный Богом. Не Моисей избрал Бога, Бог его избрал. Моисей так бы и пас овец. Бог поставил его пасти людей. И вот когда Моисей это уже своё двухмиллионное стадо израильтян привел к обетованной Ханаанской земле, когда ему уже сто двадцать лет, Бог велит ему подняться на гору, Бог показывает ему обетованную землю, и Бог открывает ему, что ему Моисею надо умереть. А о нем сказано, что когда он, несмотря на свой большой возраст, поднимался на гору, сказано, что зрение его еще не притупилось. Ему в том возрасте очки не нужны были. Сказано: и сила его не истощилась. Без батожка, без палочки и без келейника, который бы его поддерживал за руку. Он сам поднимался и силы не истощились. То есть, умирать ему было не время. И когда Господь сказал, что он должен умереть – об этом в Библии не говорится – в предании сказано, что душа Моисея запротестовала. Вот есть человек ветхий-ветхий, там ка-жется уже ну какая-то тоненькая-тоненькая ниточка ещё связывает душу с телом – ну вот тронь, и душа отлетит – она уже ни за что не держится. Здесь – нет, здесь был крепкий человек, душа еще не хотела ухо-дить. И тогда сказано, что «и умер Моисей по слову Господню», то есть, не по болезни, а по слову Господ-ню. Господь сказал и произошло. Вот это «по слову Господню» на еврейском языке там такое словосочета-ние, которое переведено «по слову Господню» на наш русский язык, а также может быть и переведено «ус-тами Господними», то есть, целованием Господним. И в предании так и говорится: И облобызал Господь Моисея. Вот кто свои Богу! Честна пред Господем смерть преподобных Его! Лобызанием Божьим отходит душа из этого крепкого еще тела Моисеева. А после этого, ну, если по-нашему, надо в ритуальные услуги обращаться, надо похоронить. И сказано: и похоронил его. Кто? Бог. Вот один раз такое было, что эти ри-туальные услуги, хлопоты и всё дело по похоронам взял на Себя Сам Бог. Сам Бог его похоронил. А потом, когда люди пошли и стали искать это место – ничего не нашли. Гора и гора – всё. И так по сегодняшний день.

Вот это – свои Богу. Он когда поднимался на гору еще при жизни он даже как-то решился воскликнуть: Покажи мне Свое лицо! Это Богу он так сказал. Это свои Богу.

И вот мы с вами сегодня, говорит святой апостол Павел, уже не пришельцы и не чужие, а мы – свои Богу. По нашим грехам и нашим порокам мы – чужие. Это всё чуждо. А еще когда мы вообще в миру были и неверующими были, мы были чужими Богу. Потом стали пришельцами – пришли. А теперь Господь говорит, что мы – Его. Христос в Гефсиманском саду воссылает молитву, она струится от Его уст к небу, к Отцу Небесному: Те, которых Ты дал Мне. И вот, когда Он молился, это Он молился обо мне, это Он молился о тебе, это Он молился о каждом из нас. Мы теперь – свои Богу. Не называю уже вас рабами, но называю вас друзьями. Конечно, не будем притворяться, на самом деле это не с каждым из нас происходит. На самом деле это не про каждого из нас. Ну, чужие? – да, мы уже не чужие, но все-таки еще мы те при-шельцы, которым нужен Бог, а не те, свои, которые нужны Богу. А Бог ищет именно таких. И Бог хочет сделать нас такими. Если мы бываем очень избиратеьны и не всякого допускаем до своего сердца. Нам, может быть и не хочется, чтобы все были для нас своими. Бог хочет, чтобы мы были Ему свои.

Мы на это не решаемся. Нам как-то вот этот серединный вариант, чтобы и не чужие, но чтобы и не свои – это как-то вот устраивает нас, но не Бога. Бог хочет очень многого от нас. Сыне, даждь ми сердце твое! И ни сколько ни меньше! На меньшее Бог не согласен. Это мы бываем согласны на меньшее. Наше сердце не Богу, и Божье сердце не нам. Зачем уж так сильно, чересчур! Вот нам нужен Бог, чтобы был нам в помощь, а Господь хочет, чтобы мы стали Ему своими. И сограждане святым. Это второе, о чем говорит Апостол Павел. Апостол Павел много путешествовал. Он видел много городов и стран. Он видел Рим и Иерусалим. Он видел Афины и Ефес, Антиохию Великую. Но один он город увидел, совсем другой город – город святых. И в этом городе там тоже своя прописка. Гражданами этого города становятся святые. В этом городе этот самый Авраам и тот самый Моисей, в этом городе пророки и апостолы, в этом городе – все святые. В этот город всё новые и новые приезжают и поселяются. Теперь там и Георгий Победоносец, которому сегодня память, и Николай Чудотворец. Там и Иоанн Златоуст, там и Сергий Радонежский. Там Серафим Саровский, там Иоанн Кронштадтский, там блаженная Ксения, там Мария Магдалина и там Ма-рия Египетская. Там все святые – город святых! И апостол Павел нам говорит: и вы теперь не чужие, то есть вы не по ту сторону вне стен, вы даже не просто пришельцы, которые приехали в этот город на экскурсию как туристы, а вы теперь сограждане святым, то есть вам дана прописка в этом городе. Вы теперь вместе, в одном городе с ними. Когда такой человек умирает, то о нем поют: Со святыми упокой Христе душу усопшаго раба твоего, потому что он – согражданин святым. И вот мы теперь с вами сограждане святым. Нас теперь вводят в этот город не как чужаков и даже не как пришельцев. Мы теперь здесь свои. Вот если бы мы это знали. Вот если бы мы стремились к этому городу, если бы позаботились о своей в нем прописке, что там наше место. И вы знаете, кроме этого города есть еще много других городов и весей. И в каких из них только нам не пришлось побывать. А где-то в глубине сердца и души мы понимаем: сменили город на город, сменили село на село – не то, и опять не то. И где бы мы ни побывали – это всё не то, где бы мы ни попытались прописать свою душу. Или поближе к денежному кошельку, или поближе к внешней красоте, или поближе к славе и известности, или поближе к покою, чтобы никто не мешал – не то, не то, не то. Там душа не может найти себе покоя, она там не своя. Не там ее родина, не тот город. Вы теперь сограждане святым – вот в этот город нам надо попасть, в этом городе нам надо прописаться и в нем нам надо жить. Еще совсем молодой послушник Прохор прибыл в Саров и подвизался там в монастыре в послушании у игумена и братии и заболел страшной болезнью водянкой. Тело его совершенно раздуло, жизнь его была несносная и вот однажды является Божия Матерь, а рядом с Ней апостол Петр и святой Иоанн Богослов. Дева Мария показывает на этого послушника Прохора и говорит Иоанну Богослову, девственнику, ученику, которого любил Иисус, ученику, который был свой Иисусу, который прильнул к Его груди на Тайной вечери. Дева Мария говорит этому Иоанну, показывая на Прохора: Сей нашего рода. Этот свой, этот наш. Вот он город, где живет Богородица, где живет Петр Апостол, где живет Иоанн Богослов. И вот этот послушник Прохор: этот – говорит – наш. Этот согражданин наш. Этот из нашего города. Потом в постриге ему дадут имя Серафим, Серафим Саровский. И вот, дорогие, это возможно. Кстати, Дева Мария, когда показала на него, что это наш, она прикоснулась даже к нему, и вот в этом месте открылась рана, и вытекла вся эта вода. И Прохор исцелился. Сей нашего рода.

А мы с вами какого рода? Вот нам надо стать рода святых. Святые нам стать должны согражданами. Мы должны их полюбить. Это достигается и через то, когда мы читаем их жития. Это достигается и через то, когда мы призываем их в наших молитвах. Это достигается и через то, когда мы странствуем по святым местам, посещаем места их подвигов духовных. Это достигается и через то, когда наше сердце уже не восхищается святыми, а когда оно любит их. Восхищаться – три восклицательных знака, ну, тут пожалуйста. Ну, конечно, как не восхищаться – надо же, Богородица явилась, прикоснулась, водянка прекратилась – это действительно все вызывает восхищение. А если брать все жития святых так там чего только… каких только чудес там не происходило с этими людьми. А вот когда мы их полюбим… Полюбить святого – это не чудеса полюбить, которые бывали в их жизни, а это полюбить их крест, это по-любить их терновый венец. Это полюбить тот узкий путь, ту тропочку, по которой они продирались через шипы этой земной жизни туда, к Царству Небесному.

Подражайте мне, как я Христу – говорит апостол Павел. Он был своим Богу. Про себя он говорил: у нас уже ум Христов. И он говорил, что должны быть те же чувствования, что во Христе Иисусе. Человек, который уже не своим умом думал, а имел ум Христов. Человек, который уже не своим сердцем чувствовал, а в котором были те же чувствования, что и во Христе Иисусе. Это был свой Богу. И вот он говорит: теперь мне подражайте. То есть, станьте моими согражданами. Подражайте мне, как я Христу. Вот будем свои Богу и сограждане святым! Вот к этому нас сегодня призывает Господь!

Есть ли что-нибудь лучшее. Есть ли на этой земле лучший город, чем город святых. На земле много городов, самых разных, больших и малых, древних и новых, великих и без-вестных, но ни один из них.не сравнится с городом святых. Туда! Туда наше сердце, туда наши чувства, туда наши мысли. Там наша родина. Вот там надо прописаться. Свои Богу и сограждане святым. Ну что лучше можно этого сказать? И это нам сказал сегодня святой апостол. И хоть у нас с вами очень плохо по-лучается. Мы не будем сейчас с вами притворяться, будто вот такая идиллия и вот так оно все и есть. Ох, не так! Ох, как часто мы бываем самыми настоящими чужаками и пришельцами для Бога. Как часто мы бродим где угодно только не живем в городе святых. Туда на сегодня зовет Господь. Он хочет, чтобы мы стали своими Ему, Богу и согражданами Его святых. Назад

МНЕ НЕ ВСЕ РАВНО.

Есть такое качество у человека – "а мне всё равно!". С таким качеством вроде как жить легче, вроде как врагов поменьше, вроде как настроение не так часто портится.

А есть люди, которым "не всё равно" – и с ними непросто бывает.

В Священном Писании пророк говорит: проклят всякий, делающий дело Господне небрежно. Об этом же самом пророке сказано, что он "ссорился со всей землей".

Сегодня память святителя Геннадия Цареградского, человека, который взошел на архиепископский престол в царствующем граде Константинополе.

Вот и патриаршествовал бы себе спокойно, принимал бы поздравления, а иногда и подаяния, окружил бы себя людьми, которые не создавали бы ему проблем.

Но не тот человек стал архиепископом. И ему было не всё равно. Мы о нем не очень много знаем из жизнеописания. Но то, что знаем – всё в одном духе.

Это был человек, который не мог терпеть каких-то беспорядков, небрежностей в деле Божьем. Это был человек, которому было не всё равно.

Несколько случаев известно. В Константинополе, в церкви святого мученика Елевферия, где покоились мощи этого святого, был один клирик (а это уже полтора века, как церковь стала господствующей, и много дурного в то время уже было, ведь грешному человеку немного надо времени, чтобы развратиться), о котором пошла худая молва. А дыма без огня не бывает.

Был он человек без страха Божия. Даже не гнушался чародейством. И что уж совсем невообразимо – участвовал в ночном разбое. Вот такие клирики бывают.

Святой Геннадий один и два раза его увещевал, кротко, терпеливо – но как-то без результата. Видимо этот клирик уже закоснел и был уверен в своей безнаказанности.

И тогда, в день памяти святого мученика Елевферия святитель Геннадий посылает одного своего послушника с поручением. Послушник идет в церковь святого мученика, подходит к его мощам и говорит: "Святой мученик Елевферий, в твоем храме такой-то клирик творит такие безобразия. Святитель не раз его увещевал – и никакой пользы. Или сделай так, чтобы он исправился, или отсеки его от Церкви".

На следующий день этот клирик был найден мертвым. Другой случай:

Иконопочитание развивалось, но каноны иконописи еще не были достаточно развиты и утверждены. И по-всякому писали.

Святитель Геннадий пригласил одного художника с тем, чтобы тот написал образ Христа. А античное язычество еще жило. И этот художник написал образ Христа, но так написал, что всякий человек того времени, знакомый с греческой культурой, не мог не улыбнуться. Уж слишком тот образ Христа напоминал Зевса.

Когда об этом доложили святителю Геннадию, тот помолился Господу, и у этого художника отсохла рука. Но он пришел с покаянием, стал просить прощения у Господа, пришел с поклоном к святителю, который вновь помолился об этом человеке и тот исцелился.

В то время был уже и грех симонии, когда священный сан приобретался за деньги. Быть епископом или священником на хорошем приходе, это уже тогда было делом почетным и доходным. Епископы стали считаться вельможами, владыками.

И был такой грех, когда за деньги, за подкуп, люди приобретали священный сан.

Тогда святитель Геннадий собирает собор и по всем приходам Церкви рассылает свое послание, в котором просто осуждает грех симонии. Это послание стало каноническим и входит в канон Святой Вселенской Церкви.

Это было небезопасное дело – вступить в борьбу с симонией. Потому что естественно люди, которые на такое шли, не останавливались перед всякими методами отмщения.

Такой был этот человек. Человек, который мог бы жить поспокойнее. Ведь можно было бы где-то закрыть глаза, сделать вид, что не заметил. И всё-то было бы хорошо, и всем-то был ты угоден…

К кому мы с вами относимся? К тем, кому всё равно, или к тем, чьим душам не безразлично, что происходит на приходе и в Церкви и в нашем отечестве.

Господь ищет именно таких людей с горячим сердцем, людей, которым не всё равно.

Мы правда умеем это наше "всё равно" облекать в некую одежду смирения, или делаем вид, что мы ничего не понимаем. И так лукаво наблюдая за тем, как рядом с нами совершается грех и зло, считаем, что смиряемся, никого не осуждаем и думаем, что и нас тоже никто не осудит. "Я не сужу и со мной всё будет хорошо".

А в Апокалипсисе сказано (Господь говорит епископу): Я имею против тебя то, что ты терпишь в среде своей разврат. А другого Господь похваляет: Я хвалю тебя, что ты не потерпел…(речь идет о ереси николаитов).

Есть вещи, которые терпеть нельзя. Есть вещи, которым надо противостоять. Есть случаи, когда нам должно быть не всё равно. Есть случаи, когда надо возвысить голос. Есть случаи, когда надо постоять за правду Божию.

Енисейск. 13 сентября 2009 г.